Поднялась рука, и скептический голос спросил:
– Соломон, а какой длины будет это сообщение?
– Король считает, что все должно помещаться на одной странице.
– А какой длины был исходный документ?
– Примерно как Книга Юдифь.
– Значит, потребуется немало умения, чтобы изложить его на одной странице.
– Король знает, чего он хочет, – строго сказал Соломон.
Шеф терпеливо слушал непонятный ему обмен репликами на иврите, выжидая, пока вызванное его приходом оживление уляжется. Соломон кивнул, подтверждая, что писцы готовы. Шеф вышел вперед, открыл свой англо-норвежский перевод книги еретиков – просто для подсказки самому себе, читать руническое письмо ему было трудновато.
Шеф посмотрел на лица писцов, на листы чистой бумаги, и разум его как-то затуманился, словно на костер накинули мокрое одеяло. У него просто все вылетело из головы. Еще несколько секунд назад он был готов диктовать писцам, рассказать историю спасения Иисуса с креста такими словами, которые были бы понятны любому мужчине и женщине. Теперь же он ничего не помнил. В сознании всплывали разрозненные фразы: «Меня зовут Иисусом… То, что вам рассказывали, – неправда… Вы когда-нибудь задумывались о смерти?»
Ни одна из фраз не вела к следующей. Шеф осознал, что его рот раскрыт и выглядит это, надо полагать, как ухмылка слабоумного, услышал смешки, увидел, что на обращенных к нему лицах появляется презрение.
Он устремил взор вниз. «Я пытаюсь, – сказал он себе, – учить этих людей их профессии, то есть как делать книги. А как бы они сами выглядели, если бы пришли в наш лагерь и принялись учить Квикку стрелять из катапульты? – Мысль о разухабистой брани, которой встретили бы ученых писцов у костров лагеря, сразу его развеселила и помогла пробить брешь в барьере молчания. – Не забудь, – снова сказал Шеф самому себе, – ты пытаешься взять историю, записанную в книге, и превратить ее в обращение. Тебе придется изменить „я был“ на „вы будьте“. Это самое главное. А если не знаешь, с чего начать, начни с начала».
Шеф снова поднял голову, осмотрел аудиторию, которая начала переглядываться и обмениваться замечаниями по поводу охватившего варварского короля ступора. Встречая его взгляд, взгляд человека, который стоял лицом к лицу с Иваром, Ратоборцем Севера, и убил Кьяллака Сильного на Королевском камне шведов, ученые писцы умолкали. Шеф заговорил тоном сдерживаемой ярости. И пока он диктовал, слово за словом и предложение за предложением, голос Соломона тихонько ему вторил, и им отзывался скрип множества перьев по бумаге.
– Верующие в Христа, – диктовал Шеф, – вы слышали о небесном блаженстве и адском пламени. Одни с надеждой, другие в страхе, вы отдаете крестить своих детей, исповедуетесь в своих грехах, платите церковную десятину. Вы носите нательные кресты. В пасхальное воскресенье вы подползаете к кресту на коленях, а когда вы умираете, священник держит перед вашими глазами крест.
Почему так? Потому что крест – символ жизни, жизни после смерти. После смерти вы надеетесь жить в Раю, потому что был Тот, Кто воскрес и объявил, что Он властен над смертью и загробной жизнью. На Его распятии и воскресении основаны все ваши надежды.
А что, если воскресения не было? На что вы тогда надеетесь и зачем платите десятину? Зачем вам тогда нужен священник? И кто вообще рассказал вам о воскресении? Не сам ли священник? Разве станете вы покупать лошадь, полагаясь лишь на слова барышника? При том, что в глаза этой лошади не видели? Лучше выслушайте следующее.
Был человек по имени Иисус, и много лет назад Понтий Пилат распял его. Но палачи торопились, и он не умер. Он не умер. Потом его друзья пришли и унесли тело на лесенке и выходили Христа. Когда он достаточно окреп, он уехал из страны и начал новую жизнь, и в этой новой жизни он отказался от многого из того, что говорил раньше. Рай находится на земле, стал говорить он, и люди сами должны создать его для себя. Как мужчины, так и женщины.
А вы живете в Раю? Или в аду? Спросите своего священника, пусть расскажет, откуда он узнал то, что говорит вам. Спросите его, где крест? И где лесенка? Когда спросите, посмотрите ему в глаза и вспомните, как покупают лошадь. Если вы не поверите священнику, подумайте, что вы можете сделать.
– Небезынтересное изложение, – заметил переписчик Мойша Соломону, когда они вместе выходили из комнаты, на мгновенье снова сделавшись друзьями. – Хотя, конечно, безграмотное.
Соломон задрал бровь, но не стал спорить.
– Мне было трудно переводить некоторые места на арабский, – сказал он. – В его языке есть простые слова для понятий «крестить» и «воскресение», а мне пришлось всячески изворачиваться. А в чем же безграмотность?
– О, семь риторических вопросов подряд, как у школьника, которого мало пороли. Постоянные повторы; а лошади, палачи, лесенки и десятина – все смешано в одну кучу с жизнью, смертью и таинством веры. Никакого изящества. Ни малейшего представления о стиле. Я бы постыдился признаться, что я написал нечто подобное. Но для вашего Единого Короля я просто часть машины, машины для изготовления копий его текста.
«Об этом я ему расскажу, – подумал Соломон. – Об идее машины для изготовления копий. А то, что не понравилось Мойше, тем не менее может прийтись по вкусу многим людям, о которых ученый Мойша ничего не знает. Тем же неграмотным. Их очень много, и далеко не все из них глупы».
– Откуда ты? – спросил Шеф.
– Меня угнали в рабство из Кента, – ответила женщина. Она по-прежнему была одета в обноски своей длиннополой арабской burqa, но чадру выкинула и откинула капюшон, чтобы видны были ее светлые волосы и голубые глаза. Она говорила на довольно старомодном английском языке – Шеф с легким удивлением понял, что она говорит правильней, чем он сам, привыкший уже вставлять в свою речь слова и обороты, которых набрался от норманнов. И уже дважды он заметил, что она хмурится, пытаясь понять его.